Дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви.
(2 Тим. 1,7)

Моя первая случайная встреча с Андреем Владимировичем Гнездиловым произошла шесть лет тому назад на конференции, которую проводила в Санкт-Петербурге Эмми ван Дорцен. После нее остались родственные чувства, будто бы я и Андрей Владимирович всегда друг друга знали, только не встречались раньше. Через несколько месяцев случилась и вторая встреча — в Ростове-на-Дону, где он прочел лекцию о тяжелобольных и умирающих. Услышанное настолько тронуло мою душу, что сразу родилось желание поехать и поработать рядом с ним в хосписе.

Поехать смогла только теперь, спустя пять лет.

Мое стремление может показаться странным, но меня вело туда желание Встречи с Человеком, который научился мирить больных «от мира сего» с миром Вечности, т.е. научился с‑мир‑ять, при‑мир‑ять, у‑мирять, сеять и насаждать понимание жизни и смерти, надежду и любовь к Вечности. Делать то, чему многие так и не научились за всю жизнь и не смогли познать, «от Кого это было», и принять все посланное. Эти многие — те больные, число которых увеличивается, а, к сожалению, не уменьшается в нашем мире. Эти многие — больные, которые, доживая в страхе, уходят в мир иной еще в большем страхе от неведения, куда идут. Уходят с вопросами к миру, к близким, к себе: «Почему я? Почему именно со мной приключилась такая болезнь? И почему у меня такое расставание с этой жизнью?»

Я стремилась к встрече с человеком, посвятившем себя таким больным, которых отвергает жестокий окружающий мир и которые порой сами отгораживаются от ложного мира, построенного на лживом диагнозе, криводушно обещающем выздоровление. Стремилась увидеть человека, который на протяжении всей своей жизни открыто смотрит в глаза страдающему и безмолвно просящему помощи тяжелобольному, говорит целебную правду и не лжет. Стремилась побыть рядом с человеком, у которого хватает мужества заботиться о людях, вымученных болезнью, часто страдающих от нехватки в нашей стране обезболивающих лекарств. Стремилась встретиться с тем, кто незаменимое человеческое тепло, свет, любовь передает больному, как фонарик, для дальнейшего пути. Таким фонариком и засветился первый в России хоспис, как дом, в котором человек чувствует себя защищенным, в какой бы стадии болезни он ни находился.

Стремилась прочувствовать и перенять, как находит он для каждого больного момент, чтобы уменьшить страдание, поддержать своим открытым любящим взглядом, словом, прикосновением, присутствием и участием, находя для каждого время и место, чтобы поделиться милосердием. Милосердием, из рода в род переходящим, как здоровая лоза, укорененная от здорового родового корня. Милосердие, приумноженное от благословения английского митрополита Антония Сурожского на устройство первого в России дома для пилигримов. Стремилась увидеть то искусство в милосердии, замеченное и отмеченное медсестрами-англичанками, которые высказали комплимент врачам хосписа: «Мы лучше вас облегчаем боль, но вы — лучше облегчаете страдания больного» (Гнездилов, 1995, с. 11). Стремилась понять, как открытое сердце врача приумножает любовь к умирающим и облегчает их страдания, понимает мучения изболевшихся душ, которые порой бывают жестоки и к себе, а не только к окружающим — и больной сам приоткрывает свою исстрадавшуюся душу.

Доктор Балу — это тот, кто не выносит смертный приговор, а, внимательно вслушиваясь и всматриваясь в историю болезни пациента, перекладывает ее в неповторимую и единственную историю жизни. Так вместе со страшным диагнозом рождается новая сказка, где главным героем становится сам больной, который учится слышать Слово Божие, колокольный звон, запахи и звуки природы. Это сказка, прожитая и оставленная больному как рецепт выздоровления или помощь для других еще страждущих. Сказка, которая помогает не умереть, а естественным рождением возвратиться в тот мир, из которого мы пришли сюда, и сопровождает туда больного. И это нравственное творчество, перешедшее по наследству из «серебряного века», переполняет доктора Балу, готового поделиться с каждым, кто готов принять такой бесценный дар. Вот с таким стремлением приехала я в хоспис.

День первый. Встреча

Я вошла в фойе нового благоустроенного здания, которое сияло чистотой и ухоженностью. Новое здание, широкие коридоры, просторный актовый зал, в котором Андрей Владимирович читал лекцию, нежданно навеяли печаль. Я старалась не пропустить ни одного его слова, но силы покидали, а печаль нарастала. Вдруг лекция прервалась, и Андрей Владимирович пригласил нас в созданный им кабинет релаксации, где тихо звучала музыка и мерцали маленькие лампочки. Он предложил нам удобно расположиться. Мне достался низкий упругий пуфик; верхний свет выключили, глаза мои наполнились слезами, и я тихо выплакалась. Печаль отступила, и на душе у меня стало спокойнее. Понимание причины такого моего смятения и печали наступило гораздо позже.

Еще почему-то во мне присутствовало явное отчуждение к новому и на вид очень правильно-красивому зданию, в котором теперь находится хоспис. В этих просторных палатах теперь стало много свободного места, но я ощущала это как пустоту, которую нужно срочно чем-то заполнить — пока не знаю чем, но чувствую: чем-то очень необходимым. Рядом с новым зданием стояли старые корпуса хосписа, корпуса с очень глубокой историей. Много повидали они на своем веку, пропитались болью и страданиями, которые как бы проступали сквозь стены, обитые снаружи почерневшими досками, похожими на древние морщины. Старые стены были пропитаны духом милосердия, так свойственным нашим прародителям, духом, который перебивался враждебным удушающим смрадом нового времени, времени тюрьм, войн, насилия и безбожия…

Новый просторный корпус открыли совсем недавно, и было в нем стерильно-чисто и отчужденно-холодно. Я поделилась своими ощущениями с теми, кто бывал в старом корпусе, и они подтвердили наблюдения. По их словам, в старом здании все было иначе. Оно напоминало не лечебное заведение, а сельский дом, где больные, врачи, сестры, волонтеры, посетители — все вместе, слившись в единое целое, с милосердием помогали друг другу нести свой нелегкий крест.

Вот что испытала я при посещении хосписа. Прислушиваясь к этим своим чувствам, я пошла за ними, чтобы найти то, чего так не хватает для заполнения пустоты в просторных помещениях нового корпуса. Прежде всего меня заинтересовала история местности, где расположен хоспис.

История местности под названием Лахта

История Лахты начинается с глубокой древности. Первое упоминание о небольшой деревне, положившей начало современной Лахте, относится к 1500 году. В начале XVIII в. здесь находилась усадьба Петра I «Ближние дубки». По словам местного крестьянина, лежал неподалеку от этих мест Гром-камень, камень-великан, и Петр I не раз всходил на него для обозрения окрестностей, наблюдал отсюда морские баталии. Именно этот валун послужил пьедесталом, на котором Этьен Фальконе установил памятник Петру I («Медный всадник»).

5 ноября 1724 г. царь, возвращавшийся из Дубков в Петербург, оказался свидетелем того, как плывший из Кронштадта бот с солдатами сел на мель близ чухонской деревни на берегу Лахтинского разлива. Петр бросился спасать людей; стоя по пояс в воде, он жестоко простудился и по возвращении в Петербург оправиться от недуга так и не смог. 28 января 1725 г. он скончался от воспаления почек.

В 1893 году на берегу Финского залива, ря­дом с исторической сосной, в память спасения Петром Великим утопавших на Лахте, возвели мемориальную Петровскую часовню. Среди народа в те времена прозвучало призвание: «Крепкие верою в Бога и любовию к своим монархам, великодушные сыны России! Сердце Ваше скажет, что это место должно быть незабвенно для отчизны и достойно может быть увековечено единственно храмом Божиим как памятником, наиболее соответствующим христианскому подвигу Императора Петра I». В 1890‑е годы владельцем мызы был граф Владимир Александрович Стенбок-Фермор. Он пожертвовал для церкви землю. Работы по сооружению храма велись супругой обер-прокурора Св. Синода Е.А. Победоносцевой. Иконостас на него, выполненный в малоохтенской мастерской Наумова, пожертвовал купец Овчинников, а часть икон, которые были исполнены на цинке с золотым чеканом, подарил А.И. Шарлемань. 12 июня 1894 г. состоялось поднятие колоколов, а 31 июля митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Палладий вместе с о. Иоанном Кронштадтским освятили храм. Об этих событиях была издана отдельная брошюра: «Этот храм тем дороже и любезнее должен быть вашему сердцу, что он создан в память беспримерного христианского подвига незабвенного для России монарха Петра I, с опасностью для собственной жизни спасшего двадцать человек своих подданных…» С тех пор Петров день 29 июня (12 июля) от­мечался в Лахте как главный дере­венский праздник. В 1903 г. на территории усадьбы баронессы Ольги Фермор-Штейнброк были построены больница для бедных и амбулатория.

События 1917 г., произошедшие в стране, вспять повернули воды, которые достигли и Лахты: все, что строилось веками, стало безжалостно разрушаться.

И только в 1990 г. здесь был открыт хоспис. А в 1991 г. храм был возвращен верующим. Был восстановлен купол церкви, возобновились богослужения. Время будто бы вернулось вспять и вновь начало свой правильный отсчет, двигаясь вперед.

Вот уж воистину: «что имеем — не храним, потерявши — плачем»! А потеряно очень многое. К числу потерь относится и человеческое милосердие, по которому плакала моя душа, когда я ступила на порог нового здания хосписа. Плач по утерянному и забытому милосердию к самим себе, друг к другу, к больным. И душа моя плакала, а я, чувствуя смятение, не знала, как это исправить.

И тогда я обратилась к тому, кто знает, как это исправить. Тогда печаль моя отступила, смятение утихло и пришло понимание… Преподобный Исаак Сириянин о милосердии пишет так: «Милосердие противоположно правосудию. Правосудие есть уравнивание точной меры, потому что каждому дает чего он достиг и при воздаянии не допускает склонения на одну сторону или лицеприятия. А милосердие есть печаль, возбуждаемая благодатью, и ко всем сострадательно преклоняется: кто достоин зла, тому не воздает (злом) и кто достоин добра, того преисполняет с избытком» (Близок к нам Господь, с. 410).

Еще во время этой поездки пришло понимание: для гармоничного развития человека необходимы определенные душевные качества. И если их нет, тогда идет разбалансировка организма. И болезни проступают как признак неполноценности человека, а тело человека изменяется в связи с перекосом, т.е. с нравственным развитием или неразвитием человека. Ведь нравственное развитие может неведомым образом передаваться по наследству. И если унаследуешь духовность, то будет чем поделиться и что передать. А вот если не унаследуешь и сам не потрудишься, чтобы приобрести и преумножить, то тогда вынуждаешь душу питаться всякими паразитами, которые и порождают болезни. Сам человек живет и преумножает в себе выбранное им самим.

День второй. Сказкотерапия

Сказкотерапия… это направление затронуло меня много лет назад, когда я вдруг поняла, что живу как «Спящая Королева» из сказки и пора просыпаться, так как душа стремится вдаль, будто бы боясь куда-то не успеть. Потом я увидела себя в образе героини сказки «Федорино горе», захламившей свою жизнь ненужными вещами. Некоторое время ощущала себя невостребованной печкой, которая полная пирожков, а взять их некому: все сестрицы Аленушки и братцы Иванушки бегут мимо нее с такой скоростью, что просто не имеют возможности обратить внимание на печкины перестоявшие пирожки. А в последний праздник Преображения была в гостях на юбилее, где в предложенной сказке увидела себя в образе Бабы Яги и весело, по-детски, долго смеялась над собой.

Вот поэтому второй день встречи с Андреем Владимировичем был для меня долгожданной сказкой, которую очень хотела продолжить в ожидании нового сказочного персонажа.

Одним словом, пришла я в уже знакомую мне сказку и дала себе право быть свободной. Когда сказочник предложил выбрать куклу, не было желания даже двигаться, так было спокойно и уютно рядом со сказочником. Глядя на большого, висевшего под потолком Ангела, решила, что это моя кукла, но сказочник настаивал, чтобы я все же встала и выбрала. Долго выбирать мне не пришлось: за моей спиной на полке стоял одинокий и обиженный на меня Ангел, который был давно мною потерян и уже устал ждать меня. Я взяла его за руку, и он повел меня в новую, еще не прожитую мною сказку, которую я вам сейчас расскажу…

* * *

В одном королевстве жила-была капризная и непослушная королева. Она была привередлива и плаксива, но король ее очень любил и все ей позволял. Однажды своевольная королева ослушалась короля и ушла из дома куда глаза глядят. Ушла, не задумываясь о себе и своих близких. Поток того злого времени подхватил королеву и увлек за собой. Она, увлеченная этим потоком, была так безрассудна, что растеряла все свои звания, почести и осталась безродной и бездомной. Она полностью расточила состояние, когда-то нажитое ее прародителями и доставшееся ей по наследству. Это было состояние мило-сердия-к-себе. Чувствуя потерю, не находя себе места, она теряла и покой. Находясь в окружении злого времени, королева потеряла себя; искаженная до неузнаваемости, она искажала и окружающих ее людей. У нее был искаженный взгляд на мир, искаженная правда, похожая на кривду, от которой рождались невероятные фантазии обо всем ее окружении. Одним словом, вся жизнь ее протекала как в кривом зеркале, и даже называться стала она не королевой, а «королевичной».

Но вот однажды уставший от ее искажений мир послал ей Спасателя, который выглядел незамысловатым и простым человеком. Он ничем не выделялся из других, но имел внутреннюю силу, которая выдержала поток злого времени. Его прозвали чудаком, так как он не слился со всеми в этом потоке и хорошо мог отличить злое от доброго. Встретившись с искаженной до безобразия «королевичной», чудак, как мастер своего дела, увидел корень болезни и немедленно приступил к спасению. Вооружившись правдой, он предложил лечение зеркалами, спасавшими кривые души, изувеченные жизненной кривдой. «Королевична», уставшая от собственной кривизны, полностью доверилась чудаку, который ненавязчиво и красиво заботился о ней. Она поверила ему, увидела в нем то, чего ей всегда не хватало. Это было утерянное ею «мило-сердие к себе».

На излечение «королевичны» ушли годы, но она была терпелива к чудаку и к себе. И вот, однажды настало время, когда «королевична» почувствовала облегчение и была счастлива от таких перемен. Ей так хотелось поделиться с кем-нибудь своими чувствами, но никто, кроме чудака, ее не понимал. И она успокаивалась тем, что есть чудак, который ее понимает, и она не одна живет со своими переменами. Все понятнее и ровней она становилась для себя и все более непонятной для окружающих. Она поняла, что счастлива, и стала оберегать свое счастье от лодырей и любопытных зевак, с которыми она не раз пыталась разделить счастье, но они не видели его.

Счастливая от происходивших перемен, она ждала полного выздоровления. И оно наступило, когда она вместе с чудаком попала на другой край земли, где на берегу моря стоял красивый замок, а в замке жил король. Король так радушно встретил «королевичну», будто бы всегда ее с нетерпением ждал. И чудак с чистой совестью оставил «королевичну» в замке. Король взял ее за руку и повел по большой крутой лестнице в самую высокую башню замка, которая царила над крышами города. Они шли медленно, осторожно поднимаясь с одной ступеньки на другую, и король не сводил с нее глаз, нанося молчаливым взглядом на ее лицо недостающие штрихи и оттенки. От этого внимательного и понимающего взгляда «королевична» преобразилась окончательно. Путь в башенную комнату показался ей очень долгим. Они поднимались в глубоком молчании и попали, наконец, в темный чулан, где жили застаревшие ее болезни. Король помог распрощаться с ними и начать заботиться о себе, а не о болезнях, которые размножаются, когда с ними нянчатся. Он ласково дарил ей наставления, послужившие лекарством от всякого зла. И главным лекарством для нее стала забота, которая как воздух обволакивала ее. И от этого понимания внутри у королевы родилась легкость и свобода.

Когда они вошли в башенную комнату, где все стены были зеркальными, она узнала в себе ту когда-то потерянную королеву. Чувство любви переполнило ее. Королева узнала, наконец, своего короля, который так долго ее ждал. Встретившись после стольких лет испытаний, они уже никогда не расставались, их никто больше не смог разлучить и помешать их счастью. До конца своей долгой жизни они пребывали в любви, словно пара неразлучных лебедей, и умерли в один день. Умирая, они перенесли свою любовь в Вечность, чтобы там родиться вновь и остаться уже навсегда.

* * *

После двух дней, прожитых с близким сердцу, у меня родилось понимание: для гармоничного развития человеку необходимы определенные душевные качества, среди которых на одном из первых мест находится милосердие. «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Мф. 5, 7).

Заключение

Мое стремление к этому духовно богатому человеку было вызвано предчувствием встречи с ценностями, о которых я только могла мечтать. После первого визита к Андрею Владимировичу, который случился пять лет тому назад, у меня осталось чувство признательности к нему за мое «узнавание себя». Вторая встреча оставила чувство бесконечной любви и стремление «полета за ним». При по­следней встрече я почувствовала благодать и счастье, приобретенные в «золотой оправе». Но есть одно «но»… Как теперь все это приобретенное уберечь, сохранить, посеять, вырастить и умножить? Как это ценное человеческое качество — милосердие — почти забытое и утерянное нами, помочь возродить, передавая из рода в род? Как искоренить бездушие, убавить жестокость сердец? Как уменьшить число искалеченных своим прошлым человеческих душ, молящих нас о помощи?

Имея в лице Андрея Владимировича Гнездилова живой пример милосердия, хочется мчаться к страждущим, делиться с ними этим богатством. Хочется не растерять ни одной драгоценной крупицы, а по возможности еще и преумножить. Хочется не удовлетворяться достигнутым, а продолжать, сколько будет сил, нескончаемую работу самосовершенствования, чтобы быть полезным людям. Кратко об этом могу сказать словами, услышанными мной на одной из психологических конференций: «Только познав мотивы собственного поведения, выработав достаточный опыт по выправлению вредных привычек, нравственных пороков, нежелательных черт характера, чувств и эмоций, человек обретает моральное право учить, воспитывать и лечить другого».

Литература

1. Близок к нам Господь: Жизнеописание, воспоминания духовных чад и труды схиигумена Саввы (Остапенко) / Сост. М.Г. Жуковой. 2-е изд. М., 2010.
2. Гнездилов. Путь на Голгофу. СПб., 1995.

Смирнова Татьяна — помощник священника по социальному служению (Храм Св. вмч. и Целителя Пантелеимона), выпускник МИЭК (г. Ростов-на-Дону). Данные об авторе — на момент выхода статьи.

Опубликовано в журнале «Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия», №21, 2012.